Литовско-московские отношения 1392 – 1408 годов... Части III – V.

   << Части I – II

/С. 162/

III. Окончание войны 1406–1407 гг. (кампания 1407 г.).

В 1407 г. обстановка в Верхнем Поочье оставалась напряженной. По всей видимости, продолжались порубежные стычки, что и привело к продолжению конфликта. По Тверской летописи, «пришедше Литва повоеваша землю Новосилскую и градъ Одоевь огнемъ попалиша»¹⁷⁶. В Московском летописном своде взятие Одоева датируется 20 мая 1407 г.¹⁷⁷ В. Н. Темушев заметил, что Одоев был сожжен спустя пять дней после истечения срока перемирия¹⁷⁸. Однако очевидно, что поход литовских войск на Одоев был спланирован заранее. Было затрачено время на передвижение по Новосильской земле и на штурм города. Поэтому нет оснований не доверять тверскому летописцу, который подчеркивал, что «в перемирие миру не сътворишася».

По сведениям тверского летописания, в том же 1407 г. московские места тоже подверглись нападению: литовцы «глубле въступиша воюючи въ земли Москве, и волости прiимаша, и села пограбиша, и полона много разведоша». Однако «москви(чи) же укрепльшеся помощiю божiею и шедше на нихъ, овехъ избиша, а иныхъ прогнаша, воеводу же ихъ Миромобочгу руками изнимаша»¹⁷⁹. 2 сентября 1407 г. великий магистр Немецкого ордена вспоминал о двух последних посланиях Витовта. В одном из них рассказывалось, «как недавно в Московии была захвачена одна крепость, и в ней было взято в плен 700 человек челяди»¹⁸⁰. С учетом пути от места боевых действий до Витовта, а затем до немецкого магистра следует полагать, что упомянутое событие произошло до начала августа 1407 г.

/С. 163/ В июне – июле 1407 г. князя Семена-Лугвеня уже не было в Мстиславле. По всей видимости, в порубежных столкновениях с литовской стороны были задействованы смоленские войска, в частности, располагавшиеся в крепости Дмитровца, что в среднем течении Угры. В ответ 6 августа (на Спасов день)¹⁸¹ Василий I пошел «кь Смолиньску» и взял Дмитровец¹⁸². Затем московские полки направились к Вязьме, где встретились с войсками Витовта. Там стороны, «постоавше мало, и взяша премирие». Согласно Тверской летописи – от августа, а по Московско-Академической летописи – от Рождества пресвятой Богородицы (8 сентября 1407 г.), до Петрова дня (29 июня 1408 г.)¹⁸³.

А. Л. Хорошкевич опубликовала обнаруженный ей договор, который был заключен между Витовтом и Василием I под Вязьмой 4 сентября. Год в рукописи не указан. Исследовательница предложила датировать его 1407 годом. Весьма существенным препятствием для этого как будто бы является расхождение летописной формулировки с текстом договора. В летописях речь идет о перемирии, а в грамоте – о мире. Василий I взял «любовь» со своим тестем и обещал: «а быти намъ (Василию I – Р. Б.) заодинъ при его (Витовта – Р. Б.) стороне и пособляти ми ему на всякого». Договор сохранился в очень поздней копии. В тексте имеется ряд утрат. Они, видимо, имелись и в ветхом от времени оригинале, которым пользовался переписчик. /С. 164/ Тем не менее, хорошо видно, что по форме договор близок к литовско-тверскому договору 1427 г.¹⁸⁴, что выдает в нем черты архаичности¹⁸⁵. Мирный договор между тестем и зятем был заключен в 1393 г. (см. выше). Однако А. Л. Хорошкевич справедливо заметила, что в то время Витовт еще не носил титул «великого князя литовского и многих русских земель господаря» (курсив мой – Р. Б.), который читается у него в договоре от 4 сентября. С 1393 г. до 1406 г. мир ни разу не нарушался, поэтому не было повода для заключения нового мирного договора. Для заключения же договора о мире в сентябре 1407 г. необходимо было устранить причину начала войны или твердо договориться об ее устранении. В этой связи примечательна судьба князя Юрия Святославича.

После переезда из Великого Новгорода в Торжок князь Юрий позарился на жену служившего ему князя Семена Вяземского. Она воспротивилась и ранила его ножом. От ярости князь Юрий убил князя Семена и его жену, после чего бежал в Орду «от своего несчастья и бесчестия». В летописях данное событие помещено под 6914 г. и случилось, видимо, со второй половины ноября 1406 г. до конца февраля 1407 г.¹⁸⁶ Под 6915 г. в Тверской летописи (мартовский стиль) говорится, что он умер «в земле Татарской»¹⁸⁷. Однако в других летописях сообщается, что он умер в Рязанской земле в монастыре некого игумена Петра¹⁸⁸. В Степенной книге добавлено, что это случилось в Венёве в монастыре чудотворца Николы¹⁸⁹. Особого внимания заслуживает сообщение о том, что князь Юрий несколько дней проболел и преставился 14 сентября (на Воздвижение честного креста) 1407 г. Его смертельная болезнь (может быть от отравления?) последовала сразу же за переговорами Витовта и Василия I под Вязьмой.

/С. 165/ В целом театр военных действий в 1407 г. был гораздо уже, чем в предыдущий год. Сторонами конфликта задействовалось меньше сил и средств, хотя отдельные эпизоды войны были не менее ожесточенными. В 1407 и в начале 1408 гг. уже предпринимались попытки устранить причины начала войны. Новгородско-литовские отношения стали налаживаться. Видимо, еще весной 1407 г. новгородцы просили Витовта дать им князя Семена-Лугвеня. К 20 июня 1407 г. он получил в кормление ряд новгородских городов, которые имел ранее в 1389–1392 гг. и на которых в 1404–1406 гг. в сидел князь Юрий Святославич (Ладогу, Орешек, Корелу и половину Копорья)¹⁹⁰. Мир новгородцев с Литвой и немцами не устраивал псковичей, которые при помощи брата Василия I князя Константина Дмитриевича весь 1407 г. и начало 1408 г. вели с немцами войну¹⁹¹. Согласно прусской хронике, в конце 1407 г. Витовт готовился к походу на Русь¹⁹². Так в данном источнике под тем же годом называлась Псковская земля (Pleskow)¹⁹³. В начале 1408 г. у Витовта были московские послы и хлопотали о том, чтобы тот заключил мир со Псковом¹⁹⁴. Может быть, в результате именно этих переговоров в марте 1408 г. князь Константин отъехал из Пскова на новгородское наместничество¹⁹⁵. Как заметил А. Е. Пресняков, с этого времени Константин и Семен-Лугвень были в Великом Новгороде одновременно¹⁹⁶. В конце марта псковичи послали к Витовту своих послов, и тот хотел дать им своего наместника¹⁹⁷. Однако эта инициатива была осложнена войной Пскова с Немецким орденом, на стороне которого была Литва, поэтому мир между Литвой и Псковом был заключен только в 1409 г.¹⁹⁸ Дальнейшая судьба князя Александра Ивановича Нелюба, к сожалению, не известна, однако к лету 1408 г. его уже не было Переяславле, и затем город был передан другому владельцу¹⁹⁹. Таким образом, /С. 166/ имеется ряд признаков того, что после вяземской встречи Витовт и Василий I все же стремились к наступлению полноценного мира.

IV. Война 1408 г.

В историографии московско-литовские конфликты 1406–1407 и 1408 гг. обычно рассматриваются как единое целое. Безусловно, события 1408 г. напрямую вытекали из событий предыдущих лет и имели схожую с ними основу. Вместе с тем, у нового обострения ситуации была совсем иная причина.

Катализатором войны 1406–1407 гг. был князь Юрий Святославич, уже давно стоявший на пути реформы Витовта по насаждению в Смоленске управляемой власти (института наместничества). У отдельно взятой северской кампании Витовта 1406 г. катализатором были литовские князья-изменники, сидевшие в черниговских землях и не желавшие воевать с Москвой. Их тоже предстояло заменить. Однако и после удаления князя Александра из Стародуба подальше от его московских родственников в черниговских землях все еще оставалось много местных князей, бояр, а также духовенства, которые издавна имели свои собственные отношения с соседями. Как ни старался Витовт перестроить местную власть на восточной окраине своего государства, при возникновении новой опасности в 1408 г. вновь оказалось, что здесь много тех, кто не воюет с Москвой.

Сложившимся положением дел воспользовался новый брянский и стародубский наместник Свидригайло. В предыдущие годы он не раз конфликтовал с Витовтом. В 1393 г. самовольно занял город своей покойной матери Витебск, но вынужден был сдаться войскам Витовта и потом содержался в неволе у Ягайла в Кракове. В 1397–1398 гг. тайно пытался добиться расположения великого магистра Немецкого ордена, просил у него помощи против Витовта, но получил отказ. Тогда Свидригайлу пришлось примириться с Витовтом. В 1399 г. он участвовал в походе против Тимур-Кутлуга, а по возвращении получил от Ягайла Западное Подолье. В 1402 г. во время размирья Литвы с Немецким орденом Свидригайло бежал к немцам и заключил с великим магистром мирный договор, на тот случай, если ему подчинится Великое княжество Литовское. Однако в 1403 г. Конрад фон Юнгинген возобновил мирные отношения с Витовтом и перестал поддержи-/С. 167/вать Свидригайла. Тот снова вернулся в Польшу и даже сумел заслужить доверие Ягайла и Витовта. В 1404 г. участвовал в походе на Смоленск, а в 1406 г. вместе со своими польскими войсками участвовал в северской кампании и затем дошел до Плавы. В результате Витовт поручил ему наместничество в Брянске и Стародубе²⁰⁰.

Тем не менее, Свидригайло по-прежнему тайно искал поддержку для борьбы с Витовтом. Он установил отношения с местными князьями и духовенством, а также с Москвой. Вероятно, особую надежду он возлагал на недавно возвратившегося из сибирского похода князя Едыгея и нового хана Пулада. В этой связи в 1408 г. Витовту вновь пришлось вступить в войну.

Польский хронист Я. Длугош, а за ним и его последователи – польские историки XVI в. полагали, что поход Витовта 1408 г. изначально был направлен против Москвы, и лишь затем был прерван изменой Свидригайла²⁰¹. Вероятно, в конце своей жизни Я. Длугош находился под впечатлением от обострения московско-литовских отношений 1470-х гг., поэтому антагонизм между Польшей и Москвой он стремился увидеть и в событиях прошлого. Однако зародившийся под его пером и укоренившийся в дальнейшем стереотип следует пересмотреть. В целом повествование Я. Длугоша схоже со сценарием рассказа из продолжения прусской хроники Иоганна фон Посильге, но существенно дополнено польскими источниками и собственными оценками хрониста. Рассказ прусской хроники действительно начинается сообщением: «Этим летом литовский князь Витовт отправился на короля Москвы с множеством людей, а с ним конница из Пруссии и из Польши». Однако за этой преамбулой следует новый вступительный оборот: «И случилось так», и лишь затем раскрывается суть произошедшего.

По словам прусского хрониста, «князь Свидригайло имел небольшую землю и замки на границе со страной короля Москвы. Князь Витовт стал опасаться, что Свидригайло переметнется от него к королю Москвы, послал за Свидригайлом, и хотел заковать его в /С. 168/ оковы. Тогда Свидригайло ответил, что если он не доверяет ему, то пусть отдает замки и землю, кому захочет, и сам остается с ним. В ответ на эти слова Витовт послал к нему нескольких своих бояр, чтобы они забрали замки и земли. Когда они приехали к нему домой, он уже был предупрежден, и их самих заковал в оковы, и сжег замки, и отвел захваченных им [бояр] в Москву к королю»²⁰². То есть, согласно прусской хронике, первопричиной этого похода Витовта был вовсе не Василий I, а Свидригайло.

Русские летописи согласны с прусской хроникой в том, что вместе с литовским господарем в поход отправились литва, поляки и немцы, но добавляют к ним еще и жмудь²⁰³. По сведениям Я. Длугоша, польский король Ягайло послал Витовту в подкрепление «пять хоругвий, содержащих в себе по тысячи копейщиков, рыцарей польских испытанных в бою. Воеводой же над ними поставил Збигнева из Брезя, маршала королевства Польского. Много панов и шляхты польской пошли на ту войну по собственному желанию; многие послали свои вооруженные дружины. Прибыл от магистра прусского Ульриха фон Юнгингена крестоносец Маркварт (комтур Бранденбурга – Р. Б.) с одной хоругвью в помощь»²⁰⁴. Согласно книге выплат казначея Немецкого ордена, в очередном «русском походе» также участвовали: жмудский фогт Михаэль Кюхмайстер и комтур Балги Иоганн фон Зайн. В «Суммариуме Ягайла и Витовта» названы Маркварт и жмудский фогт. Всего говорится о 18 сотнях всадников, прибывших на помощь к Витовту из Немецкого ордена²⁰⁵. Выплата жмудскому фогту накануне похода датирована 21 июня (в четверг перед днем Иоанна Крестителя)²⁰⁶. Выплаты для войска польского маршала были произведены 23 июня (в субботу перед днем Иоанна Крестителя)²⁰⁷. По Я. Длугошу из Вильно войска Витовта выш-/С. 169/ли в поход 25 июня (на следующий день после дня святого Иоанна Крестителя)²⁰⁸.

Ситуация оказалась схожей с той, что сложилась перед северской кампанией 1406 г. От Витовта снова отпали феодалы черниговских земель, которые склонились на сторону Москвы. У литовского господаря вновь было недостаточно собственных сил, чтобы вести войну, поэтому он привлек поляков, немцев и жмудь. Для июньской кампании 1406 г. и для кампании 1407 г. таких сил не требовалось. В свою очередь, Василий I снова привлек на свою сторону татар. Впрочем, и сам Свидригайло настолько тесно оказался связанным с новым ханом Пуладом, что несколько позже в Орде вынашивались планы выдать за Свидригайла ханскую дочь²⁰⁹.

Польский историк и поэт М. Стрыйковский поместил в своей хронике стихи исторического содержания, в которых утверждал, что Витовт наступал от Смоленска²¹⁰. Однако более ранние сведения Я. Длугоша в совокупности с другими источниками все же склоняют к мысли о том, что войска Витовта, как и в 1406 г., шли через Стародуб и Брянск.

/С. 130/

/С. 169/

25 июля 1408 г. комтур Бранденбурга Маркварт фон Зальцбах из некого места «Meynisken» доносил верховному маршалу Ордена, что слухи об отъезде Свидригайла из Литвы подтвердились, и он забрал с собой множество людей²¹¹. Согласно выпискам Н. М. Карамзина из Троицкой летописи, Свидригайло выехал из Брянска 8 июля, а 26 июля уже прибыл в Москву²¹². По Я. Длугошу, он «бежал к князю Василию Московскому с войском благосклонных к себе поляков, литовцев и русских»²¹³. Согласно русским летописям, с ним были /С. 170/ «владыка дебряньскы Исакыи, да с ним же князь Патрекеи Звенигородскы, и князь Александръ Звенигородскы ис Путимля князь Феодор Александрович, князь Семенъ Перемышльскы, князь Михаило Хотетовъскы, князь Урустаи Меньскыи, и бояря черниговъскые и дебряньскые и любутьскые, и рославъскые»²¹⁴. Впрочем, исходя из дальнейшего развития событий, можно думать, что в Москву бежали не все сразу, кто-то озаботился обороной, в частности, на переправах через реки.

Анализом состава князей-перебежчиков занимался целый ряд исследователей²¹⁵. Однако многие работы выполнялись еще до локализации верхнеокского города Звенигорода – вотчины карачево-звенигородских князей²¹⁶. Владения двух звенигородских, хоте-/С. 171/товского и перемышльского князей находились к востоку и к северу от Брянска. Вотчиной князя Урустая Меньского могло быть место «Meynisken», в котором крестоносцы пребывали 25 июля. По мнению Е. В. Русиной, имеется в виду путивльская Мленская волость²¹⁷. Впрочем, может быть, «Meynisken» следует искать на дороге Стародуб – Трубчевск – Брянск или на небольшом удалении от нее. По летописям, в которых отсутствовала пунктуация, не ясно, кто прибыл в Москву «ис Путимля» – князь Александр Звенигородский, который, по мнению Дионисия Звенигородского был путивльским воеводой, или некий князь Феодор Александрович? Титул последнего в летописях не раскрыт. Дионисий считал его сыном князя Александра Звенигородского²¹⁸. Однако, может быть, это сын князя Александра Стародубского, плененного Витовтом в 1406 г.²¹⁹ Кроме того, выделим в этом списке рославльских бояр, происходивших из удела покойного князя Юрия Святославича.

Размеры московских пожалований, переданных Василием I прибывшим феодалам, были весьма значительными: Владимир, Переяславль, Юрьев Польский, Волок Ламский, Ржева и половина Коломны²²⁰. Это говорит о том, что и количество войск этих феодалов было внушительным, особенно по сравнению с количеством войск князя Александра Нелюба, получившего в 1406 г. один лишь Переяславль.

Нет ясности, почему два года назад местные князья и бояре столь массово не направились в Москву? Может быть, князь Александр Стародубский и не вынашивал планов схожего по глубине и масштабам /С. 172/ мятежа? Планы же Свидригайла были гораздо более амбициозными и авантюрными. Немаловажным мотивом для отъезда к Москве примкнувших к нему местных феодалов мог быть их печальный опыт 1406 г., когда им довелось испытать на себе нашествие войск Витовта и крестоносцев.

Согласно прусской хронике, Свидригайло сжег свои замки²²¹. Позже Я. Длугош добавил, что это были Стародуб и Брянск. Впрочем, исходя из развития дальнейших событий, сведения о сожжении Брянска можно поставить под сомнение. По Я. Длугошу, сторонники Свидригайла «и из засад днем и ночью нападали на обозы Александра Витовта, терзая его разными бедами на пользу Москвитина. Когда же войско Александра хотело переправиться за реку Оку, текущую через самый центр Московской земли, воспрепятствовали ему в таковой переправе»²²². Не ясно, в каком месте Оки местные воеводы заняли оборону. Если от Брянска Витовт шел по той же дороге, что и в 1406 г., то речь должна идти о переправе недалеко от Звенигорода. Дальнейшее наступление Витовта могло развиваться по Звенигородской дороге на север через владения огдыревских князей (в Понугорье) и затем на Белёв – Перемышль – Воротынск, с выходом на устье Угры. Либо оно должно было развернуться от Звенигорода на Брянск, а оттуда – идти на Брынь – Серенск – Воротынск, что менее вероятно²²³. Во всяком случае, на Угре Витовт оказался вынужденно. Это был единственный путь, который ему предоставили местные феодалы.

По рассказу Я. Длугоша, Витовт «вторгся в землю Московскую, и начал ее огнем и мечем опустошать»²²⁴. Выражение «опустошать огнем и мечем» в сочинении польского хрониста является распространенным литературным штампом. Только в 10-ой книге (1370–1410 гг.) оно употребляется девять раз, не считая других похожих оборотов речи²²⁵. После Звенигорода опустошать Витовт мог только полосу земель по левобережью Оки, где располагались лишь небольшие владения некоторых князей, находившихся на московской службе (огдыревских, белёвского). Но это была не собственно Московская земля. /С. 173/ Также под его удар попадали владения князей, переметнувшихся на сторону Москвы (звенигородских, хотетовского, перемышльского). На этом отрезке пути Воротынск был разорен еще в 1407 г., а другие места могли быть обескровлены самими отступавшими князьями-перебежчиками.

Путь войск Витовта от Вильно до встречи с московскими войсками на Угре занял почти десять недель (с 25 июня до 1 сентября). Это на две недели больше, чем в 1406 г. понадобилось на такой же по протяженности путь до Плавы. Путь поляков на обратную дорогу от Угры до Польши занял чуть более восьми недель (с 14 сентября до 11 ноября)²²⁶. Следовательно, наступление Витовта на лишние две недели увязло в черниговских землях.

Василий I звал на помощь великого князя Ивана Тверского, однако тот в помощи отказал²²⁷. Татары запаздывали, и московскому князю пришлось справляться своими силами и полагаться на помощь бежавших к нему черниговских князей и бояр.

1 сентября 1408 г. войска Витовта и Василия I встретились на Угре. Согласно русским летописям, не доводя дело до сражения, 14 сентября стороны взяли «мир по давному»²²⁸. По словам прусской хроники, «стояли два войска друг против друга на одной реке, и не могли сойтись. Затем между ними был заключен мир, так что они разъехались друг от друга»²²⁹.

Мир между Витовтом и Василием I оказался прочным и больше ни разу не нарушался. Должно быть, политические цели литовского господаря, о которых мы еще скажем далее, в значительной степени были достигнуты. В военном же отношении этот поход был самым сложным и, можно сказать, оказался на грани катастрофы. После заключения мирного договора Витовт оставил польское войско и поспешил домой. На обратном пути оно испытало большие бедствия. По всей видимости, рыцари возвращались той же дорогой, которой шли на Угру. На пути попадалось не так много населенных пунктов, которые к тому же уже были разорены неприятелем (Свидригайлом и его сторонниками), а также самими рыцарями на /С. 174/ пути к Угре. Запасы продовольствия иссякли, и в войсках начался свирепый голод. Дороги размыло затяжным дождем. От голода и тяжелой дороги люди и лошади стали падать замертво. Кроме того, на поляков, литовцев и крестоносцев напали татары, которых позвал на помощь Василий I²³⁰. Рыцарям еле удалось от них отбиться. По словам Я. Длугоша, в этом походе поляки потеряли оружие, коней и большие дружины. По возвращении домой они потребовали от Ягайла дополнительной компенсации своих потерь²³¹. Что же касается напавших на них татар, то их нельзя отнести к безусловным союзникам Василия I и населения Северщины. Нападением на польские войска они не ограничились. Согласно тверской летописи, «татарове взяша Брянескъ, иже которые помагалы князю великому (Василию I – Р. Б.), видя плошество рускыхъ князеи»²³². К тому времени Брянск уже и так пострадал от Свидригайла и от голодного рыцарства. Местные феодалы находились на чужбине, поэтому Брянск оказался беззащитным. В результате этих событий многие черниговские земли были разорены. Так закончилось литовско-московское противостояние 1408 г.

V. Итоги мира на Угре.

Литовско-московский договор о мире 1408 г. до наших дней не дошел, однако некоторые его положения косвенно отразились в сохранившихся источниках. Не исключено, что он был не только двусторонним, но и оговаривал отношения Москвы и Литвы к их союзникам (третьим сторонам), как это позже было сделано и в договоре 1449 г. На эту мысль наводят слова Витовта, обращенные к новгородцам через два года: «съ Угры и со всими нашими граничникы мирны есме»²³³. Под «граничниками», вероятно, Витовт имел в виду те земли, которые граничили с Великим княжеством Литовским и прямо или косвенно принимали участие в конфликтах 1406–1408 гг. на стороне Москвы. В том числе Псков, Великий Новгород, Тверь, а также некоторые области Верхнего Поочья. Возможно, по договору 1408 г. Литве следовало заключить с ними мир.

/С. 175/ В историографии оценки итогов литовско-московского конфликта 1406–1408 гг. сильно разнятся²³⁴. Особенно заметны расхождения по поводу территориальных приобретений сторон в Верхнем Поочье. Так, по мнению Н. М. Карамзина, после взятия Литвой Одоева в 1407 г. тот «возвратился к России уже при великом князе Иоанне Васильевиче»²³⁵. М. К. Любавский считал, что поскольку Верхнеокский край был ареной борьбы между Витовтом и Василием I, то он был и ее объектом. По его мнению, в результате этого противостояния Литвой были заняты: Карачев, Мценск, Мезецк, Мосальск, Перемышль, Белёв²³⁶. Другие же исследователи полагали, что к территориальным изменениям война 1406–1408 гг. не привела. В частности, С. М. Кучиньский аргументировал это тем, что, согласно летописям, на Угре Витовт и Василий I «взяша миръ межи себе по давному»²³⁷. К той же точке зрения склоняется А. В. Шеков²³⁸.

Дошедшие до наших дней источники в общих чертах позволяют реконструировать литовско-московскую границу по состоянию на 1408 г. Одна из статей договора 1449 г. прямо отсылает нас к временам Витовта: «А суд о земли и о воде о Смоленъскои и о всихъ обидных делехъ о Смоленскихъ от того времени, как <…> великии княз(ь) Витовтъ кн(я)зя Глеба на Смоленъску посадил»²³⁹. Поскольку московско-смоленская граница, по всей видимости, не претерпевала изменений с 1393 г. по 1449 г., то можно думать, что в таком виде она была зафиксирована и в договоре 1408 г., став границей между Москвой и Литвой.

Имеется еще один источник, рассказывающий о границе в это время. Согласно хронике Быховца (памятник начала XVI в.) Витовт и Василий I «meży soboiu mir wczynili y hranicu zemlam swoim po Uhru reku położyli»²⁴⁰. Однако эти сведения недостоверны. /С. 176/ Граница с формулировкой «по Угру» впервые возникла лишь в 1492 г. Она образовалась путем захвата московской стороной ряда волостей в Нижнем Поугорье (Опакова, Залидова и Бышковичей), располагавшихся по обе стороны Угры, и их раздела по реке между московскими слугами. По московско-литовскому договору 1494 г. южная часть этих волостей «по Угру» была возвращена Литве. После нового захвата Москвой литовской части этих волостей в 1500 г. Угра в своем нижнем течении вновь стала внутренней границей между административно-территориальными единицами Московского государства. Но еще в начале XVI в. возвращение к границе «по Угру» было актуальным для литовской стороны, что и отразилось в Хронике Быховца²⁴¹. Как заметил В. Н. Темушев, в начале XV в. некая граница по реке Угре могла проходить разве что на небольшом участке в устье реки²⁴².

В первой четверти XV в. Опаков, Залидов и Бышковичи, принадлежали родственнику мосальских князей – князю Андрею Михайловичу, который по бабушке являлся правнуком Ольгерда и к 1420-м гг. оставался в союзе с Литвой²⁴³.

В то же время, к югу от Угры сохранялись и московские владения. По докончанию с князем Владимиром Серпуховским 1402–1404 гг. Василий I должен был отстаивать перед Витовтом свои права на Козельск²⁴⁴. Точнее права князя Ивана Владимировича. В конце XV в. сохранялись московско-литовские грамоты, по которым Козельск с козельскими местами принадлежал Москве²⁴⁵. Все они были составлены до 1448 г. Вероятно, именно в 1408 г. на Угре вопрос о Козельске решился в пользу Василия I. В 1409–1410 гг. было составлено завещание князя Владимира Серпуховского. По нему город оставался у его сына князя Ивана Владимировича, признававшего в Козельске владение великого князя московского²⁴⁶.

/С. 177/ Видимо, из грамоты 1402–1404 гг. в завещание князя Владимира Серпуховского перешла статья о компенсации на случай отпадения Козельска от Москвы. Теперь в качестве такой компенсации полагался «Любутескъ с волостми»²⁴⁷. Права великого князя московского на Любутск не ясны. Прусская хроника упоминает «небольшую землю и замки на границе со страной короля Москвы», которые накануне конфликта 1408 г. находились под властью брянского наместника Свидригайла²⁴⁸. Возможно, имеется в виду брянский анклав Любутск, поскольку сама брянская округа не граничила с Московской землей. Во всяком случае, установление в Любутске московской власти стало возможным после перехода Свидригайла и любутских бояр на сторону Василия I. Вероятно, такое положение Любутска было возможно только до тех пор, пока любутские бояре находились на московской службе, а потому перспективы его отпадения от Москвы тоже не исключались.

Непосредственно к козельской территории примыкал Серенск, который со времен Ольгерда находился в совместном московско-литовском управлении. Такое положение дел было зафиксировано и в договоре 1449 г.²⁴⁹ Поэтому можно думать, что оно имело силу и по договору 1408 г.

Война нанесла ощутимый урон Новосильско-Одоевскому княжеству – в 1406 и 1407 гг. были разорены города Воротынск и Одоев. Тем не менее, после заключения московско-литовского мира на Угре целостность княжества не была нарушена. Вопреки мнению Н. М. Карамзина, в первой четверти XV в. все князья /С. 178/ новосильского дома, в том числе и белёвские, оставались в союзе с Москвой²⁵⁰.

По мнению М. К. Любавского, именно в результате войны 1406–1408 гг. на литовской службе оказались князья тарусского дома Андрей и Дмитрий Всеволодичи, которые получили от Витовта Мезецк²⁵¹. Однако никаких конкретных аргументов в пользу такой датировки ученый не привел. Последние исследования показывают, что вотчина этих князей город Гдырев (Огдырев) и волость Устье находились в бассейне реки Нугри (левый приток Оки)²⁵². 1 июля 1493 г. на переговорах с литовскими послами московские бояре передали речи Ивана III: «мезоцкие князи изъ старины наши слуги, одны съ торусскими князми, и въ старыхъ докончаньехъ (во множественном числе – Р. Б.) предковъ нашихъ (великих московских и великих литовских князей – Р. Б.) писаны»²⁵³. В этих словах видится указание на эпоху Витовта и Василия I. Таруса перешла под верховную власть Василия I в 1392 г.²⁵⁴ Следовательно, князья Андрей и Дмитрий Всеволодичи (а может быть и их отец) могли быть упомянуты в качестве московских слуг после этого времени, а именно – в московско-литовских договорах 1393 и 1408 гг. К 1424 г. они уже находились на литовской службе²⁵⁵.

Авантюра Свидригайла носила хотя и масштабный, но кратковременный характер. Василий I принял, было, его на службу, но при этом не стал ему помощником в борьбе в Витовтом. К концу этого года князь Едыгей совершил опустошительный набег на Великое княжество Московское, нанеся ему немалый вред²⁵⁶. При этом Свидригайло склонился на сторону татар и участвовал в разграблении Серпухова. Видимо, вместе с Едыгеем он бежал в Орду, а летом /С. 179/ 1409 г. вернулся ко двору Витовта²⁵⁷. Однако там его не только не ценили, но и презирали²⁵⁸. В октябре 1409 г. он получил от великого магистра Немецкого ордена Ульриха фон Юнгингена верительные грамоты и обещание помощи в борьбе против Витовта. Но к концу ноября попал в тюремное заточение, в котором провел восемь с половиной лет²⁵⁹.

Власть Витовта на Северщине окрепла. Стародуб отошел к его родному брату князю Сигизмунду. Возможно, ему же также подчинился и Брянск²⁶⁰. Можно думать, что некоторые феодалы, бежавшие со Свидригайлом в Москву, последовали примеру брянского владыки Исакия и вернулись домой²⁶¹, другие же остались на службе Москве. Так, хотетовские князья были вотчинниками Хотетова еще и в конце XV в.²⁶² Возможно, и любутские бояре тоже вернулись на литовскую службу. Во всяком случае, в двух последних духовных грамотах Василия I Любутск не указан. Князь Александр Звенигородский поминается в известных помянниках черниговских князей²⁶³. Поэтому можно думать, что он не терял связь с Черниговщиной. С другой стороны, один из его потомков князь Иван Звенигородский к 1451 г. был воеводой Василия II и коломенским наместником²⁶⁴. /С. 180/ Как показал А. Б. Мазуров, некоторые коломенские наместники XIV – середины XV вв. назначались из числа местных землевладельцев²⁶⁵. Поэтому не исключено, что звенигородские князья служили в Коломне именно с 1408 г. Не известно, что стало с князем Семеном Перемышльским. Его измельчавшие потомки, видимо, осели на московской службе²⁶⁶. К середине XV в. Перемышль принадлежал Литве²⁶⁷.

Во всяком случае, в 1406–1408 гг. верховья Оки не были основным объектом и причиной конфликта между Витовтом и Василием I, как это представлялось М. К. Любавскому и некоторым другим исследователям. Использование этого региона (наряду с Вязьмой и Можайском) в качестве арены боевых действий объясняется тем, что именно здесь главным образом соприкасались и даже местами пересекались сферы политического влияния Литвы и Москвы.

Как было показано выше, причиной конфликта не могла стать какая-либо старая закоренелая вражда между Витовтом и Василием I. Напротив, войне предшествовали более 14-и лет дружественных отношений между тестем и зятем. Также на тот момент не было закоренелой вражды к Москве у немцев и поляков, ходивших с Витовтом на Плаву, а потом на Угру. Некоторые поляки и вовсе переходили на сторону Москвы вместе с князем Александром Гольшанским, а затем вместе со Свидригайлом. Возникновению предпосылок к началу войны в значительной степени способствовал политический путь Витовта, с его стремлением окончательно упразднить великое смоленское княжение. Для этого он вел многолетнюю войну с князем Юрием Святославичем, сочувствующими ему смоленскими боярами и его тестем великим князем Олегом Рязанским. Заодно Витовт желал устранить из черниговских областей тех литовских князей, которые объединялись с местными феодалами и начинали вести самостоятельную политику по отношению к Москве, Смоленску, Рязани, а иногда даже и к Орде. /С. 181/ Именно в результате этого неравного противостояния местные князья, бояре и духовенство стали искать защиту в Москве или у ее союзников Великого Новгорода и Пскова. Даже в этих условиях Василий I до некоторых пор стремился сохранить дружественные отношения с Витовтом, но все же сложившаяся ситуация привела к полосе военных столкновений между ними в 1406–1408 гг. Борьба достигала высокого накала и требовала привлечения крупных воинских сил, в том числе и сил союзников. Вместе с тем, нежелание сторон вступать в крупномасштабные сражения вело не к эпохальным баталиям, а к дипломатическим переговорам и заключению перемирия на Плаве, перемирия или мира под Вязьмой, а затем и мира на Угре.

В итоге Витовт подчинил себе Смоленск и укрепил свою власть во многих черниговских землях. Однако и Василию I удалось сохранить свое влияние в Северо-Восточной Черниговщине. Он приобрел Тарусу и Козельск, по-прежнему имел союз с Новосильским княжеством. После смерти великого князя Олега Рязанского его сын князь Федор Ольгович находился в союзе с Василием I и пользовался его покровительством во время своего размирья с князем Иваном Пронским в мае–июне 1408 г.²⁶⁸ 11 июля 1411 г. ливонский магистр Конрад фон Фитингхоф сообщал великому магистру Немецкого ордена Генриху фон Плауэну о новостях из Литвы, которые принесли ливонские послы. По его словам, Витовт совершил поездку в Смоленск, где в очередной раз встречался со своей дочерью (женой Василия I). Туда же прибыл «герцог Рязани». Упоминалось, что рязанский князь (должно быть, имеется в виду Федор Ольгович) долгое время был врагом Витовта, но теперь сам положился на его милость²⁶⁹. Вероятно, между ними был заключен договор о мире. По московско-рязанскому договору 1402 г. великий князь Федор Ольгович имел возможность заключить союз с Витовтом только «по думе» с Василием I²⁷⁰. Поэтому заключение литовско-рязанского договора в присутствии московских представителей можно рассматривать, как исполнение достигнутых ранее договоренностей между Москвой и Рязанью.

В результате перемен, произошедших в Смоленской и Черниговской землях в конце XIV – начале XV вв., расширилась линия непосредственного соприкосновения Великого княжества Литовского с /С. 182/ Великим княжеством Московским. Вместе с тем, в верховьях Оки еще сохранялся ряд исконных вотчин местных князей, которые по примеру своих более знатных родичей претендовали на некоторую самостоятельность. Поэтому и далее в XV в. обозначенная линия контакта двух крупнейших держав и их верхнеокских сателлитов еще долгое время была подвержена переменам.

{Примечания}

/С. 162/ ¹⁷⁶ ПСРЛ. Т. 15. М., 2000. Стб. 477.

¹⁷⁷ ПСРЛ. Т. 25. М., 2004. С. 236. В Тверской летописи имеется датировка этих событий: «лету же наставшу». Однако по Московскому летописному своду была весна, а не лето. Поэтому не исключено, что в Тверской летописи мы имеем дело с переделкой выражения «настоящу же лету» (в тот же год), возможно имевшемся в протографе. В сложно-сочлененном рассказе Тверской летописи о событиях 1406–1408 гг. (Повести о Плаве) сложно понять, какой же год имеется в виду? Этот вопрос решается с опорой на Московский летописный свод конца XV в.

¹⁷⁸ Темушев В. Н. Пограничные города Великого княжества Литовского: Дмитровец в XV в. С. 64.

¹⁷⁹ ПСРЛ. Т. 15. М., 2000. Стб. 477–478.

¹⁸⁰ В оригинале: «wie die euwern dem von Moscow ein hus angewunnen und doruffe VIIC gesinde gefangen haben». В комментарии А. Прохаски указано другое число: «…pojmawszy na nim 600 ludzi w newolę» (CEV. №370. S. 151–152).

/С. 163/ ¹⁸¹ Спасов день – здесь праздник Преображения Господня (Яблочный спас) – 6 августа. В. Н. Темушев предполагал, что может иметься в виду Хлебный спас, то есть праздник Перенесения нерукотворного образа Господня в Константинополь – 16 августа (Темушев В. Н. Пограничные города Великого княжества Литовского: Дмитровец в XV в. С. 64). Однако на дорогу от Москвы до Дмитровца требовалось более двух недель (больше, чем на дорогу до Плавы). Предстояло взять Дмитровец, а потом к началу сентября дойти до Вязьмы. Это вполне достижимо, если московские войска вышли из Москвы 6 августа.

¹⁸² В Тверской летописи в описании данных событий содержится ошибка: «тогда же москвичи и дмитровцы взяша град литовскiй» (ПСРЛ. Т. 15. М., 2000. Стб. 478). В московском летописании речь идет о взятии москвичами города Дмитровца (ПСРЛ. Т. 25. М., 2004. С. 237). В более поздних литовских источниках город называется Дмитровом (СИРИО. Т. 35. С. 37, 118, 120 и др.). Вопрос о принадлежности Дмитровца к Смоленской земле решается формулировкой Московско-Академической летописи: московские войска пошли «кь Смолиньску» и взяли [смоленский город] Дмитровец (ПСРЛ. Т. 1. Вып. 3. Л., 1928. Стб. 538). По аналогии с тем, как в 1402 г. рязанские войска пошли «на Брянескъ», и были разбиты под [брянским городом] Любутском (ПСРЛ. Т. 25. М., 2004. С. 231).

¹⁸³ ПСРЛ. Т. 15. М., 2000. Стб. 478; ПСРЛ. Т. 1. М., 1997. Стб. 538.

/С. 164/ ¹⁸⁴ Хорошкевич А. Л. Документы начала XV в. о русско-литовских отношениях // Культурные связи России и Польши XI–XX вв. М., 1998. С. 40–47, 51–52.

¹⁸⁵ Д. И. Иванов предположил, что данный московско-литовский договор мог быть составлен и в первой половине 1420-х гг. Вместе с тем, указал на отличие в иерархических отношениях между Витовтом и Василием I по данному договору и по духовным грамотам Василия I, умершего в 1425 г. Также Д. И. Иванов не исключает справедливость датировки А. Л. Хорошкевич (Иванов Д. И. Московско-литовские отношения в 20-е годы XV столетия // Средневековая Русь. Вып. 2. М., 1999. С. 106–107).

¹⁸⁶ ПСРЛ. Т. 6. Вып. 1. М., 2000. Стб. 530; ПСРЛ. Т. 25. М., 2004. С. 236.

¹⁸⁷ ПСРЛ. Т. 15. М., 2000. Стб. 473.

¹⁸⁸ ПСРЛ. Т. 6. Вып. 1. М., 2000. Стб. 531; ПСРЛ. Т. 25. М., 2004. С. 237.

¹⁸⁹ ПСРЛ. Т. 21. Ч. 2. СПб., 1913. С. 445; Обзор летописных записей о смерти князя Юрия Святославича см: Конявская Е. Л. «Повесть о Плаве» и летописные статьи Тверского сборника за первое десятилетие XV в. С. 86.

/С. 165/ ¹⁹⁰ ПСРЛ. Т. 3. М.; Л., 1950. С. 400; Псковские летописи. Вып. 1. М.; Л., 1941. С. 30; ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. Вып. 2. Л., 1925. С. 351; ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. Вып. 1. Пг., 1915. С. 263–264.

¹⁹¹ Псковские летописи. Вып. 1. М.; Л., 1941. С. 30–32.

¹⁹² SRP. Bd. 3. S. 288.

¹⁹³ SRP. Bd. 3. S. 286. Московия (Moskow) в данном источнике под 1406 и 1408 гг. не называлась Русью (SRP. Bd. 3. S. 282–283, 291).

¹⁹⁴ CEV. №374. P. 154.

¹⁹⁵ ПСРЛ. Т. 3. М.; Л., 1950. С. 400.

¹⁹⁶ Пресняков А. Е. Образование великорусского государства. С. 345–346.

¹⁹⁷ Барбашев А. И. Витовт и его политика до Грюнвальдской битвы (1410 г.). С. 116; CEV. №377, 378. S. 156–158.

¹⁹⁸ ПСРЛ. Т. 25. М., 2004. С. 239.

¹⁹⁹ ПСРЛ. Т. 25. М., 2004. С. 237; Wolff J. Kniaziowie litewsko-ruscy od końca /С. 166/ czternastego wieku. S. 96.

/С. 167/ ²⁰⁰ Полехов С. В. «Русины опять провозгласили его своим господином». Князь Свидригайло – оппозиционер номер один в Великом княжестве Литовском // Родина. 2011. № 10. С. 82–83; Stadnicki K. Bracia Władisława-Jagełły Olgierdowicza, króla polski, wielkiego xięcia Litwy. Lwow, 1867. S. 306–316.

²⁰¹ Jana Długosza kanonika krakowskiego Dziejόw polskich. T. 3. S. 536–537; Kronika Marcina Bielskiego. T. 1. Sanok, 1856. S. 507; Dzieje korony Polskéj i wielkiego księstwa Litewskiego od roku 1380 do 1535 przez Bernarda z Rachtamowic Wapowskiego. T. 1. Wilno, 1847. S. 173–176; Kronika polska Marcina Kromera biskupa warmińskiego ksiąg XXX. Sanok, 1857. S. 766–767.

/С. 168/ ²⁰² SRP. Bd. 3. S. 291.

²⁰³ ПСРЛ. Т. 25. М., 2004. С. 238; ПСРЛ. Т. 15. М., 2000. Стб. 482.

²⁰⁴ Jana Długosza kanonika krakowskiego Dziejόw polskich. T. 3. S. 536.

²⁰⁵ SRP. Bd. 5. S. 226; Лiцкевiч А. «Сумарыум Ягайлы і Вітаўта». С. 101.

²⁰⁶ CEV. S. 972; Das Marienburger Tresslerbuch der Jahre 1399 – 1409. S. 488.

²⁰⁷ Monumenta medii aevi historica res gestas Poloniae illustrantia. T. 4. Najstarsze księgi i rachunki miasta Krakowa od r. 1300 do 1400 / Wyd. F. Piekosiński i J. Szujski. Kraków, 1878. S. 280; Pominki dziejowe Lwowa z archiwum miasta. T. 2. S. 72. №207. Расходы польского короля, связанные с походом на Москву, были предприняты еще и 22 сентября, однако в это время польские войска уже возвращались с Угры (Monumenta medii aevi historica res gestas Poloniae illustrantia. T. 4. Najstarsze księgi i rachunki miasta Krakowa od r. 1300 do 1400. S. 281).

/С. 169/ ²⁰⁸ Jana Długosza kanonika krakowskiego Dziejόw polskich. T. 3. S. 536.

²⁰⁹ Дополнения к актам историческим, относящиеся к истории России. №112. С. 293. Письмо датировано «четвергом перед Троицей». С. В. Полехов относит его к 23 мая 1409 г. (См.: Полехов С. В. «Русины опять провозгласили его своим господином». С. 83–84. Сноска 12).

²¹⁰ Kronika polska, litewska, żmódzka i wszystkiéj Rusi Macieja Stryjkowskiego. T. 2. S. 124; Это свидетельство М. Стрыйковского было использовано В. Н. Темушевым (Темушев В. Н. Пограничные города Великого княжества Литовского: Дмитровец в XV в. С. 66).

²¹¹ CEV. №380. S. 159; Daniłowicz I. Skarbiec diplomatόw… T. 1. №876. S. 359; Письмо имеет полную датировку: «Gegebin czu Meynisken am tage sente Jacob des heiligen apostels XIIIIC VIIIО» – «в день святого Иакова святого апостола 1408».

²¹² Карамзин Н. М. История государства Российского. Кн. 2. Т. 5. Прим. 200. Стб. 74; Приселков М. Д. Троицкая летопись. С. 467.

²¹³ Jana Długosza kanonika krakowskiego Dziejόw polskich. T. 3. S. 536–537.

/С. 170/ ²¹⁴ ПСРЛ. Т. 25. М., 2004. С. 237. В первой трети XVI в. монах Иосифо-Волоколамского монастыря Дионисий (в миру князь Данило Звенигородский) считал указанных князей своими предками. Вероятно, он заимствовал этот текст из Симеоновской летописи, хранившейся в монастыре (См.: Клосс Б. М. Никоновский свод и русские летописи XVI–XVII веков. М., 1980. С. 25–29). Однако в его рукописи летописный текст был изменен: «князь Патрекей Карачевской и Хотимской, да брат его князь Олександр Корачевской и Звенигородцской и путимской воевода, да сын его князь Федор Олександрович Катлечеин, да князь Семен Перемышской, за князь Уруста Менский, да пан литовский Нарбут, да Михайло Ховьский…». Еще М. Е. Бычкова заметила, что к летописному тексту добавлен литовский пан Нарбут, поновлен состав бояр, изменена титулатура князей – родственников Дионисия. Исключено имя брянского владыки Исакия, действия которого способствовали церковному расколу 1415–1420 гг. и осуждались в Московской Руси. Видимо, в глазах Дионисия он сделался неудобным попутчиком. К поновленному таким образом тексту был добавлен рассказ о торжественной встрече подъехавших к Москве. Среди встречавших в великокняжеской делегации названы бояре Федор Свибло и Иван Родионович Квашня. Однако первый на рубеже XIV–XV вв. попал в опалу и, видимо, не мог находиться рядом с великим князем в 1408 г., а второй умер еще в 1390 г. (Бычкова М. Е. Состав класса феодалов России в XVI в. С. 41–42, 74). Заботясь о собственном престиже, Дионисий не только заимствовал сведения из летописей, но и редактировал их, не сверяясь с хронологией и историческими фактами. Во всяком случае, его сведения по отношению к летописным являются вторичными.

²¹⁵ Puzyna J. Potomstwo Narymunta Giedyminowicza // Miesięcznik Heraldyczny. R. 11. 1931. №5. S. 109; Kuczyński S. M. Ziemie Czernihowsko-Siewerskie… S. 178–180, 220–223; Бычкова М. Е. Состав класса феодалов России в XVI в. С. 39–42; Русина О. [В.] Сiверська земля у складi Великого князiвства Литовського. С. 100–106.

²¹⁶ К концу XVI в. от города осталось только Звенигородское городище на реке Неполоди (левый приток Оки). На нем была Никольская церковь и погост (Зайцев А.  К. Черниговское княжество X–XIII вв.: избранные /С. 171/ труды. М., 2009. С. 169; Писцовые книги Московского государства. Ч. 1. Отд. 2. СПб., 1877. С. 889). Проезд через засечную черту под Болховом назывался «Звенигородскими воротами» (Соловьев Н.  А. Сарайская и Крутицкая епархии. Вып. 2. Росписи полоняничных денег 1675–1682 гг. // Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете. Кн. 3. М., 1896. I. Материалы исторические. С. 64. Сноска 248а). От Болхова к югу мимо Звенигородского городища, через Орел на Кромы проходил путь, который назывался «Звенигородской дорогой» (Акты Московского государства, изданные Императорской академией наук. Т. 1. Разрядный приказ. Московский стол. 1571–1634. СПб., 1890. С. 11, 27).

²¹⁷ Русина Е. В. Персональный состав северских князей во второй половине XV в. // Историческая генеалогия. Екатеринбург; Париж, 1993. №2. С. 14–18.

²¹⁸ Бычкова М. Е. Состав класса феодалов России в XVI в. С. 74.

²¹⁹ Имя князя Федора Александровича Стародубского читается во Введенском Печерском синодике (Поменник Введенської церкви… С. 18–19).

²²⁰ ПСРЛ. Т. 25. М., 2004. С. 237.

/С. 172/ ²²¹ SRP. Bd. 3. S. 291.

²²² Jana Długosza kanonika krakowskiego Dziejόw polskich. T. 3. S. 537.

²²³ Эта дорога известна по источнику конца XV в. (СИРИО. Т. 41. С. 442).

²²⁴ Jana Długosza kanonika krakowskiego Dziejόw polskich. T. 3. S. 536.

²²⁵ Jana Długosza kanonika krakowskiego Dziejόw polskich. T. 3. S. 321, 331, 333, 335, 343, 349, 357, 476–477, 536.

/С. 173/ ²²⁶ Поляки вернулись домой в день святого Мартина (11 ноября) (Jana Długosza kanonika krakowskiego Dziejόw polskich. T. 3. S. 537). Выплаты немецким крестоносцам производились в понедельник после дня апостола Андрея (3 декабря) (CEV. S. 972–973; Das Marienburger Tresslerbuch der Jahre 1399 – 1409. S. 488–489).

²²⁷ ПСРЛ. Т. 15. М., 2000. Стб. 474–477.

²²⁸ ПСРЛ. Т. 25. М., 2004. С. 237–238.

²²⁹ SRP. Bd. 3. S. 291.

/С. 174/ ²³⁰ Jana Długosza kanonika krakowskiego Dziejόw polskich. T. 3. S. 537; SRP. Bd. 3. S. 291.

²³¹ Jana Długosza kanonika krakowskiego Dziejόw polskich. T. 3. S. 537–538.

²³² ПСРЛ. Т. 15. М., 2000. Стб. 474.

²³³ ПСРЛ. Т. 3. М.; Л., 1950. С. 403.

/С. 175/ ²³⁴ См.: Pletnia R. Działalność wielkiego księcia Witolda na północno-wschodnich obrzeżach państwa Litewskiego w latach 1404–1408. S. 29–32.

²³⁵ Карамзин Н. М. История государства Российского. Кн. 2. Т. 5. Прил. 199. Стб. 74.

²³⁶ Любавский М. К. Областное деление и местное управление Литовско-Русского государства ко времени издания первого литовского Статута. М., 1892. С. 49, 53–55; Любавский М. К. Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно. СПб., 2004. С. 63.

²³⁷ Kuczyński S. M. Ziemie Czernihowsko-Siewerskie pod rządami Litwy. S. 222–223; ПСРЛ. Т. 25. М., 2004. С. 238.

²³⁸ Шеков А. В. Верховские княжества. Середина XIII – середина XVI вв. С. 135–137.

²³⁹ ДДГ. №53. С. 161.

²⁴⁰ ПСРЛ. Т. 32. М., 1975. С. 149–150.

/С. 176/ ²⁴¹ Беспалов Р. А. К вопросу о границе «po Uhru» в XV веке // Вопросы археологии, истории и культуры Верхнего Поочья: Материалы XIV Всероссийской научной конференции. Калуга, 2012. С. 81–86.

²⁴² Темушев В. Н. Западная граница Великого княжества Московского к 1380 г. // Куликовская битва в истории России. Тула, 2006. С. 96–97.

²⁴³ Беспалов Р. А. Битва коалиции феодалов Верхнего Поочья с ханом Куйдадатом осенью 1424 года // Верхнее Подонье: Археология. История. Вып. 4. Тула, 2009. С. 208.

²⁴⁴ ДДГ. №16. С. 44.

²⁴⁵ СИРИО. Т. 35. С. 51.

²⁴⁶ ДДГ. №17. С. 47; О датировке грамоты см.: Мазуров А. Б., Никандров А. Ю. Русский удел эпохи создания единого государства… С.226–232).

/С. 177/ ²⁴⁷ В. А. Кучкин полагает, что Любутск мог быть предложен в качестве компенсации князю Владимиру еще в грамоте 1402–1404 гг. Он заметил, что в ее подлиннике имеется утрата 18 мм текста: «Рожалов[о]………да Боже|нку», и предположил, что здесь утрачено слово «Любутескъ», но в написании «Любуцк», иначе бы оно не поместилось в лакуне (Кучкин В. А. Об одной лакуне во втором договоре Василия I с Владимиром Серпуховским // Особенности российского исторического процесса: Сборник статей памяти академика Л. В. Милова (к 80-летию со дня рождения). М., 2009. С. 87–95). В данной гипотезе слишком много допущений. Во первых, в духовной грамоте князя Владимира Серпуховского Любутск указан с волостьми (ему принадлежала внушительная округа), но выражение «Любутескъ с волостми» не помещается в указанную В. А. Кучкиным лакуну; во вторых, помещение Любутска в грамоте между двумя угличскими волостями ничем не оправданно; в третьих, в случае перехода Любутска к Москве еще до 1402–1404 гг., любутским боярам не нужно было бы отъезжать к Москве в 1408 г.

²⁴⁸ SRP. Bd. 3. S. 291.

²⁴⁹ ДДГ. №53. С. 161; СИРИО. Т. 35. С. 120.

/С. 178/ ²⁵⁰ Еще и в 1424 г. князь Юрий Романович Одоевский находился в союзе с Москвой (Беспалов Р. А. Битва коалиции феодалов Верхнего Поочья с ханом Куйдадатом осенью 1424 года. С. 205–210).

²⁵¹ Любавский М. К. Областное деление и местное управление Литовско-Русского государства… С. 54–55.

²⁵² Беспалов Р. А. Исконная вотчина князей Огдыревских и Мезецких (по опубликованным источникам) // Город Средневековья и раннего Нового времени: археология, история. Тула, (в печати).

²⁵³ СИРИО. Т. 35. С. 106.

²⁵⁴ ПСРЛ. Т. 25. М., 2004. С. 219; Горский А. А. От земель к великим княжениям: «Примыслы» русских князей второй половины XIII–XV в. М., 2010. С. 117, 122–123.

²⁵⁵ Беспалов Р. А. Битва коалиции феодалов Верхнего Поочья с ханом Куйдадатом осенью 1424 года. С. 206–209.

²⁵⁶ ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. М., 2000. Стб. 181–185; ПСРЛ. Т. 15. М., 2000. Стб. 482–484; ПСРЛ. Т. 25. М., 2004. С. 238–239.

/С. 179/ ²⁵⁷ В русских летописях сообщается, что Свидригайло и его ляхи (поляки) с татарами Едыгея не сражались, а «еще нашихъ же людии грабяче и губяче», но лишь под 6918 (1409/10) г. говорится о бегстве Свидригайла из Великого княжества Московского в Литву (ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. М., 2000. Стб. 181–185; ПСРЛ. Т. 15. М., 2000. Стб. 482–484). Согласно же сведениям эпистолярного наследия Немецкого ордена, к маю – середине июня 1409 г. Свидригайло находился в Орде и именно оттуда прибыл к Витовту (Дополнения к актам историческим, относящиеся к истории России. №112. С. 293; CEV. №411. S. 184; №414. S. 187; Полехов С. В. «Русины опять провозгласили его своим господином»… С. 83).

²⁵⁸ Daniłowicz I. Skarbiec diplomatόw… T. 1. №903. S. 365; CEV. №428. S. 202.

²⁵⁹ CEV. №430, 431, 434. S. 202–204. О бегстве Свидригайла из тюремного заточения см: ПСРЛ. Т. 25. М., 2004. С. 244; CEV. №766, 767, 768. S. 404–407.

²⁶⁰ Русина О. [В.] Сiверська земля у складi Великого князiвства Литовського. С. 112–113.

²⁶¹ Исакий был брянским владыкой еще и в 1414–1415 гг., когда склонился на сторону племянника Киприана – Григория Цамблака и сделался активным участником отделения Литовской митрополии от митрополии Киевской и всея Руси (ПСРЛ. Т. 11. М., 2000. С. 223–225; ПСРЛ. Т. 25. М., 2004. С. 242).

²⁶² LM. Kn. 4. №52. P. 105; СИРИО. Т. 35. С. 297, 299–300.

²⁶³ Зотов Р. В. О черниговских князьях по Любецкому синодику… С. 28; Поменник Введенської церкви в Ближних Печерах Киево-Печерської Лаври. С. 19.

²⁶⁴ ПСРЛ. Т. 23. М., 2004. С. 154.

/С. 180/ ²⁶⁵ Мазуров А. Б. Средневековая Коломна в XIV – первой трети XVI вв. Комплексное исследование региональных аспектов становления единого Русского государства. М., 2001. С. 116–132.

²⁶⁶ Князья Горчаки считали себя потомками перемышльских князей. В их родословной имеется князь Семен Владимирович Перемышльский, который, однако, отстоит от князя Ивана Титовича Козельского на четыре поколения (Родословная книга князей и дворян российских и выезжих. Ч. 1. С. 193–194). Поэтому его отождествление с князем Семеном Перемышльским, жившим в 1408 г., неправдоподобно.

²⁶⁷ LM. Kn. 3. P. 39.

/С. 181/ ²⁶⁸ ПСРЛ. Т. 15. М., 2000. Стб. 480–481; ПСРЛ. Т. 25. М., 2004. С. 237.

²⁶⁹ LEuC UB. Bd. 4. №1888. Sp. 780; CEV. №482. S. 225.

²⁷⁰ ДДГ. №19. С. 55.

_____________________________________________________________________

Список сокращений

АЗР – Акты, относящиеся к истории Западной России, собранные и изданные Археографическою комиссиею.

АСЗ – Акты служилых землевладельцев XV – начала XVII века.

ДДГ – Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. М.; Л., 1950.

ПСРЛ – Полное собрание русских летописей.

СИРИО – Сборник Императорского русского исторического общества.

ЧОИДР – Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете.

AUPL – Akta unji Polski z Litwą 1385–1781. Kraków, 1932.

CE SDQ – Codex epistolaris saeculi decimi quinti.

CEV – Codex epistolaris Vitoldi magni Ducis Lithuaniae 1376–1430 / Collectus opera Antonii Prochaska // Monumenta medii aevi historica res gestas Poloniae illustrantia. T. 6. Crakoviae, 1882.

LEuC UB – Liv-, Esth- und Curländisches Urkundenbuch nebst Regesten.

LM – Lietuvos metrika.

SRP. Bd. 3. – Scriptores rerum Prussicarum. Die Geschichtsquellen Preussischen Vorzeit bis zum untergange der Ordensherrschaft. Bd. 3. Leipzig, 1866.

SRP. Bd. 5. – Scriptores rerum Prussicarum. Die Geschichtsquellen Preussischen Vorzeit bis zum untergange der Ordensherrschaft. Bd. 5. Leipzig, 1874.

_______________________________________________________________________

   << Части I – II